Прогулка с Татьяной Устиновой
Четверг, ноября 18, 2010.
Однажды она обиделась на замечательного советского писателя Юрия Трифонова. В его прославленном романе «Студенты» есть эпизод, в котором главный герой, вернувшись с войны, едет по московской набережной на трамвае и восхищается мостами. Лихим фронтовым ветром его заносило в самые красивые европейские города: Берлин, Вену, Париж, но нигде он не встречал таких прекрасных мостов, как в родной столице. Прочитав роман, наша героиня долгое время ужасно гордилась неповторимостью мостов любимого города. Но каково же было ее разочарование, когда, объездив почти всю Европу, она поняла, что те мосты по красоте и совершенству зачастую превосходят московские. Зачем же мастер пошел на такой обман? Неужели в нашей дорогой столице больше нечем восхищаться? И вообще, как будто она и так не прекрасна! Но ответа на вопросы все же не нашла.
Сама Татьяна Устинова любит Москву разную: и пульсирующую пушкинско-тверскую, и государственную варварко-ильинскую, и безмолвную кремлевскую, и тихую прибрежно-фрунзенскую. С каждой из них писательницу связывает тот или иной этап жизни.
Прогуляться по Москве с Татьяной Устиновой —>
В ЦАРСТВЕ СТАРЫХ ВЕЩЕЙ
Встречаемся на Комсомольском проспекте, у Московского дома молодежи. Дату выбрали с умыслом: с Татьяной в Татьянин день. Вот только погоду, как известно, заказать невозможно, а тут, как назло, неутомимый снег. Правда, нашу звездную спутницу это ничуть не расстроило, ведь Москва, по ее словам, даже в снежной ипостаси удивительно хороша.
Отправляемся на Фрунзенскую набережную, там, в доме 52, живет своей диковинной жизнью антикварный салон, с хозяином которого наша героиня дружит уже добрый десяток лет. Здесь все как в старом добром кино. Про Москву. Салон скромно притаился на первом этаже монументального сталинского дома, а сам антиквар Василий Дмитриевич обитает прямо над ним. Ну где еще, как не в нашей славной столице, встретишь подобную милую местечковость? Хотя, хотя… Вспомним про мосты…
По ступенькам поднимаемся на крылечко, увенчанное масштабной вывеской «Антиквар». Справа, как некий цеховой знак на манер средневековых кренделей над лавками булочников, чуть покачивается на ветру дивная старая люстра.
— Можно к вам? — Татьяна заглядывает в салонный полумрак.
— Конечно, конечно! Всегда рад, — улыбчивый хозяин лавочки появляется в дверях.
— Вот это Василий Дмитриевич, когда-то случайно обретенный нами, — знакомит Татьяна. — Кстати, герой моего романа «Колодец забытых желаний», все действие которого происходит именно здесь. Если честно, я совсем не люблю пафосные антикварные салоны, где продается какая-то напыщенная старина. «Вот посмотрите, это кровать в стиле Людовика IV» или что-то в этом духе. Может быть, где-нибудь в Париже в подобных местах все по-другому, но в Москве все как-то не так. Это, знаете, отдает неким нуворишеством…
— Людовик IV уже не в моде, — подключается к разговору Василий Дмитриевич. — Сейчас время Наполеона (смеется).
— Эту лавочку для меня открыла моя сестра Инна, — продолжает Устинова. — Когда-то у нее был друг, эдакий московский парижанин, который и привел ее сюда. Друг остался в прошлой жизни, а наш «союз» с Василием Дмитриевичем живет. Поначалу приходили сюда как на экзотическую экскурсию, но потом, наконец, разглядели, сколько здесь совершенно чудных вещей. Теперь тут часто покупаем подарки на день рождения: Даше Донцовой, Ларисе Долиной, нашему издателю. Сегодня вот решили приобрести бегемота для нашего доброго друга, директора «Радио России».
— С чем связан выбор животного?
— О, это лишь дело случая. На его рабочем столе примостилась фигурка бегемота и все почему-то решили, что он их собирает. В результате к новому году популяция бегемотов разрослась до пяти особей, подаренных коллегами. Мы ему так и сказали: «Все, Слава, ты теперь коллекционер!»
Татьяна медленно обходит полки изобилия, изредка останавливаясь то у диковинной посуды, похожей на фондюшницу, то у полинялой от времени, словно пахнущей счастливым советским детством фигурки Деда Мороза.
— Как же приятно во всем этом рыться! И удивительное дело, здесь, в этом замкнутом мирке, как-то по-особому чувствуешь Москву. Сейчас зима, а весной и летом перед крыльцом благоухает цветами и травами очаровательный крошечный палисадник. Кстати, с ним Василий Дмитриевич занял первое место на городском конкурсе «Московский двор». Там даже маленький барельеф с Лениным есть. Так вот, когда бы ты сюда ни приехал, никогда не увидишь похожей картины. Это место всегда разное: весной — это флоксы, летом — цветущий Нескучный сад на том берегу, сейчас — эта метель. Москва — она вся в этом. Неповторима, противоречива…
Однажды хозяин лавочки подарил Татьяне маленький бюстик Шота Руставели, облаченного в тигровую шкуру. Позже Устинова узнала, что в Грузии есть такой обычай — давать девушкам в приданое фигурку витязя в тигровой шкуре. «Сосватал меня Василий Дмитриевич, — шутит наша спутница, — может, скоро выйду замуж». Ах, слышал бы муж… Любопытно то, что подаренный бюст грузинского поэта — точь-в-точь как на библиотеке имени Ленина. Символично, не правда ли? Вот она, Москва, одним махом связавшая тихую Фрунзенскую набережную с шумным многолюдным центром. И кто бы мог подумать?
Татьяна с сестрой Инной
В ЦЕНТРЕ ЖИЗНИ…С СОСИСКОЙ
Покидаем салон и идем гулять по вьюжистой набережной. Хоть и не очень по нраву Татьяне столичные мосты, поднимаемся под стеклянные своды Андреевского моста, связующего этот берег с уснувшим крепким зимним сном Нескучным садом. Она точно впервые вглядывается в огромные окна и долго-долго говорит о Москве.
— Я не люблю Митино, Ховрино, улицу Тухачевского. Это самый обычный мегаполис, скучный и одинаковый, а здесь совершенно особая, самобытная атмосфера. Мне безумно нравится этот район, его пустынность, спокойствие, фундаментальность сталинских домов. Москва — суетный, беспокойный город, здесь же жизнь течет по своим законам, размеренно, как-то основательно. Это уже что-то совсем другое, не такое как у Василия Дмитриевича и не такое как на горячо любимой мною Тверской. Почему-то это место мне кажется выше других: стоя здесь, я ощущаю себя на крыше. А вот глядя на эти дома, я начинаю очень хорошо понимать людей, которые в 70-х, как на смертную казнь, навсегда уезжали из Москвы за границу. Да одна мысль о том, что никогда больше не увидишь эту красоту, вызывает сердечный спазм… Знаете, Санкт-Петербург, безусловно, очень красивый город, но он как дырка в небесах — какой-то весь отстраненный. А у нас здесь, наоборот, все такое пульсирующее, живое, вкусное. Как здорово, например, купить в уличном лотке горячую сосиску в тесте, политую кетчупом, и с аппетитом съесть ее. Я вот так люблю делать, хотя, говорят, это вредно. И, кстати, ничуть не корю себя за эту непростительную слабость.
В продолжение гастрономических воспоминаний — картинка из прошлого. Когда-то на Тверской, недалеко от станции метро «Пушкинская», была самая обычная советская сосисочная. Есть здесь, вестимо, нужно было стоя, подцепляя розовато-мясистое лакомство кривой алюминиевой вилкой и запивая все это удовольствие непонятным на вкус кофе из липких граненых стаканов. Да, так было, но Татьяна не с ужасом вспоминает эти времена, а скорее, с ностальгическим благоговением. В той сосисочной будущая писательница была частым гостем, и ей действительно нравилось стоять за шатким столиком, исполняя обеденный ритуал. Ведь за окном шумела Тверская с тысячами спешащих куда-то людей, и все это было так по-московски, что хотелось снова и снова наслаждаться счастьем причастности к этой невероятной жизни.
— Мне, наверное, никогда не понять, что значит «Москва слезам не верит», как она выдавливает, мучает и проверяет на прочность приехавших покорять ее провинциалов. Думаю, это тяжело. Но мне Москва далась сама — просто по рождению она моя. И это действительно огромное счастье.
МЕЧТА ДЕТСТВА — ТАСС
Центр Москвы для Устиновой — глава особая. С детства одно из любимых мест — Тверская. Там на углу, где улица пересекается со Старопименовским переулком, есть замечательная аптека № 5, которой до сих пор заведует ее тетушка. Татьяна, улыбаясь, вспоминает тамошнюю булочную, в которой продавались длинные батоны, на манер французских багетов. Такие же можно было купить только на Калининском проспекте. Эти батоны были совершенно резиновые, но маленькая Таня с сестрой Инной искренне верили, что ничего вкуснее на свете быть не может. А как они любили баранки с маком, горячих, глянцево-лаковые, безумно вкусные. Ах, детство!
— А вообще я на Тверской люблю все, — признается Татьяна. — Даже подземный переход на «Пушкинской», к которому многие стали относиться настороженно после известного теракта. Помню, в том самом переходе журналисты российского телевидения как-то брали у меня интервью, а я, хоть и бежала на работу, все равно остановилась, сказала несколько слов. Но это был такой кайф: я в центре московской жизни, вокруг все кипит. На работу в результате опоздала, зато с таким восторгом рассказывала всем: у меня! интервью! А какая это была радость: выйти из метро на Пушкинскую площадь и по Тверскому бульвару идти себе до Никитских ворот, а потом еще вдалеке увидеть мечту детства — здание ТАСС, большое, красивое, с огромными золотыми буквами. Как же я когда-то хотела быть журналистом и непременно работать там!
Там же, в районе Тверской, в Палашевском переулке, Татьяна впервые совершенно неожиданно получила от НТВ заказ на сценарий. На тот момент в свет вышли лишь две ее книги совокупным тиражом… тысяча экземпляров. А уже через несколько лет в ее жизни случился ТЭФИ. Вот такая она, Москва, непредсказуемая…
— Еще мне всегда очень нравилась Старая площадь, Покровка и Маросейка, — продолжает Устинова оду столице. — Когда ты выходишь из метро «Китай-город» и перед тобой открывается вид на Ильинку и ма-аленькая дорожка, ведущая к ГУМу, — это ж сразу жить хочется! Здесь, как выражается моя сестра, ни в коня, ни в Красную Армию: нет ни магазинов, ни кафешек, и только герои Плевны, какие-то совершенно мутные, молча взирают на все это. Зато в соседних переулках, Архангельском и Хохловском, каким-то фантастическим образом сохранилась частичка Москвы купеческой, так же, как и во всем Замоскворечье. И это тоже так здорово!
МИРЫ ВОКРУГ 6-ГО ПОДЪЕЗДА
— А вот Варварка с Ильинкой олицетворяют собой Москву государственную, я бы даже сказала — учрежденческую. Там редко встретишь туристов, а учреждения, «поселившиеся» на этих улицах — не Моссельмашпроект какой-нибудь, где отродясь не мыли окна и не сбивали лед со ступенек, а Администрация президента, Торгово-промышленная палата. А это уже совершенно особый мир, где всегда можно увидеть солидных дядечек в пиджаках и дам с аккуратными прическами, в юбках средней длины — то, что называется министерским стилем, который лично мне очень нравится. Обязательный персонаж в этом мире — милиционер в стеклянной будке, а если он там стоит, то значит, с тобой ничего не случится. Это как особенность нашего менталитета. Еще там, как были, так и остались государственные «Волги» с сигнальными маячками, в которых сидят смирные водители, тоже совершенно особого пошива. Они не носят модные джинсы и свитера из дорогих бутиков, на них всегда какой-нибудь добротный наверное, штапельный костюм простого покроя, и все они обязательно читают газету «Советский спорт» или разгадывают кроссворды. Третьего не дано.
Когда я работала в Администрации президента, для меня не было лучшего момента, чем когда требовалось сходить за чем-то в Кремль. Я выхожу из 6-го подъезда — кстати, до сих пор не знаю, почему отдельно стоящие здания назывались у нас «подъездами», — спускаюсь вниз по Ильинке, прохожу мимо будки с милиционером, миную Торгово-промышленную палату, ГУМ. И вот я ступаю на брусчатку Красной площади и мгновенно ощущаю, как оказалась на неком лобном месте. И я иду, иду по этому совершенно неземному пространству. Чем ближе к турникету Спасской башни, тем меньше людей становится вокруг, все тише и тише. И вот когда я, наконец, делаю шаг за турникет, сразу попадаю даже не во второй или третий, а в какой-то пятнадцатый мир. Голубые ели, калиточка в башне, брусчатка, справа красная стена с бойницами, тысячи раз показанная в кино, и абсолютная, какая-то даже священная тишина кругом. И ты движешься во всем этом, ты идешь на работу. И тебе кажется, что это твое — потрясающее чувство! Знаете, мои эмоции очень хорошо и емко выразил Хемингуэй в своем романе «Фиеста». Он мужчина, гениально краток. Главный герой, журналист, который очень любит свою работу, ранним утром идет по просыпающемуся Парижу. Он видит, как открываются магазины и лавочки, дворники метут улицы, и думает: «Приятно было идти на работу». Вот и мне так же всегда было просто приятно идти на работу. Мои дети никогда не были в Кремле, но ответственность за это мероприятие я планирую переложить на папу. Ну не хочу я заходить в Кремль как туристка! Психологически. Ведь это же мой Кремль и моя Москва! (Смеется.)
Текст Марии Егоровой
Фото Александра Орешина
