Революционные бои 1917 года в Москве. Места и воспоминания.
Четверг, ноября 19, 2015
Чуть больше 98 лет назад закончились революционные бои в Москве. В советское время об этой мрачной странице истории города принято было говорить кратко и сухо «в Москве шли ожесточенные революционные бои», без излишних подробностей. Кремль был изранен, улицы завалены баррикадами, мостовые изрыты окопами, а от некоторых домов остались только обгоревшие стены. Больше недели шли кровопролитные бои большевиков с юнкерами. Всё началось 25 октября и закончилось 3 (16 ноября). А теперь подробнее пробежимся по местам самых ожесточённых боёв, обратимся к мемуарам современников и архивным фотографиям.
Читать дальше, смотреть фото и карты боев 1917 г. —>
1) Кремль
Итак, всё началось 25 октября, когда в Москву пришла телеграмма о вооружённом восстании большевиков в Петрограде. В Москве был создан военно-революционный комитет (ВРК), командующим назначен Григорий Усиевич, чье имя до сих пор носит одна из улиц района Аэропорт (см. нашу публикацию про район). Кремль в тот день был в руках большевиков. В тот же день революционеры раздали оружие 10-12 тысячам рабочих-красногвардейцев, заняли телефонную станцию, почтамт и телеграф. Всего на стороне большевиков было 15.000 человек. Со стороны юнкеров, поддерживающих временное правительство, насчитывалось 20.000 человек. Командовали контрреволюционными силами полковник Константин Рябцев и городской голова Вадим Руднев. 28 октября Кремль был сдан юнкерам.
Вот так описывают происходящее мемуаристы со стороны большевиков:
«Утром 28-ого 10 в 7 час. т. Берзин собирает нас и говорит: “Товарищи, мною получен ультиматум и дано на размышление 20 минут. Весь город перешел на сторону командующего войсками”. Оставшись одни, будучи изолированными от города, и не зная, что делается за стенами Кремля, мы решили с т. Бережным сдаться. Стащили пулеметы к арсеналу, открыли ворота и пошли в казармы. Не прошло и 30 минут, как поступило приказание выходить во двор Кремля и выстраиваться поротно. Ничего не зная, выходим и видим, что к нам пришли “гости” — роты юнкеров, те же наши броневики, которые мы ночью не пустили, и одно орудие — трехдюймовка. Все перед ними выстраиваются. Нам приказано расположиться фронтом к окружному суду. Юнкера нас окружили с ружьями наготове. Часть из них заняла казармы в дверях, в окнах тоже стоят. От Троицких ворот затрещал пулемет по нас. Мы в панике. Бросились кто куда. Кто хотел в казармы, тех штыками порют. Часть бросилась в школу прапорщиков, а оттуда бросили бомбу. Мы очутились кругом в мешке. Стон, крики раненых наших товарищей… Через 8 минут бойня прекратилась.»
Самые страшные бои разыгрались 29 октября. Большевики расставили пушки на высоких зданиях, холмах, больших площадях и начали обстрел Кремля. Артиллерийские позиции занимали Швивую горку (район Гончарной улицы), Калужскую площадь, Нескучный сад и Воробьёвы горы.
Гаубица у старого Крымского моста, направленная в сторону Кремля. Сейчас здесь набережная Парка Горького.
Юнкера, защищающие кремль. Кстати, именно в 1917 году Кремль последний раз в своей истории (по крайней мере, мы так надеемся) выполнял изначальную – оборонительную функцию.
Верхушка Беклемишевской башни была сбита. Позднее восстановлена архитектором И. В. Рыльским.
«…В Кремль не пускают, но я уже видел страшные язвы, нанесенные ему кощунственными руками: сорвана верхушка старинной башни, выходящей к Москве-реке (ближе к Москворецкому мосту), сбит крест на одной из глав «Василия Блаженного», разворочены часы на Спасской башне, и она кое-где поцарапана шрапнелью…» (Н.П.Окунев, Дневник Москвича 1917-1920)
Пробитая снарядами Спасская башня. Один из них попал прямо в куранты, видна дыра на месте цифры XII. Снаряд в куранты попал из гаубиц, стоящих на Швивой горки, у церкви Никиты в Заяузье. Эти самые две пушки образца 1910-х годов сохранились, и сейчас стоят на Космодамианской набережной, у главного входа в здание Кригскоммисариата (позже – штаб Московского военного округа).
Купол одного из приделов Собора Василия Блаженного был задет осколком, отлетевшим от циферблата курантов, как утверждала комиссия.
Изуродованная Никольская башня Кремля.
«…наполовину разбита Никольская башня, и чтимый с 1812 года за свою неповрежденность от взрыва этой башни французами, образ Св. Николая Чудотворца уничтожен выстрелами без остатка. Старинные крепчайшие ворота исковерканы, разбиты и обожжены до жалкого вида, а в самом Кремле, говорят, разрушения ещё страшнее. Как же это щадили его татары, поляки и французы? Неужто для нас ничего святого нет? Должно быть, так. По крайней мере я слышал, какой-то солдатишко, идя по Мясницкой, ораторствовал, «что там ихний Кремль, жись-то наша чай дороже». Подумаешь, до чего может дойти русский мужик своим умом! Хотя, разрушая народные святыни, он разрушает их всё-таки для того только, чтобы кого-то там уничтожить, лишить жизни, а вовсе не для того, чтобы разворотить что-либо священное, целые века охранявшееся его же предками от нашествия иноплеменных и теперь уничтоженное его святотатственной рукой.» (Н.П.Окунев, Дневник Москвича 1917-1920)
Никольские ворота.
Обстрелянные Никольские ворота изнутри
Пострадали не только стены и башни кремля, целый ряд зданий, стоящих внутри крепости, подверглись не меньшим разрушения. Вот, к примеру, пробитый Малый Николаевский дворец.
А это Чудов монастырь после обстрелов.
«В Кремле снаряды попали в Успенский Собор, в Чудов монастырь, в церковь 12-ти Апостолов, в Малый дворец и вообще, должно быть, пострадал наш Святой и седой Кремль больше, чем от нашествий иноплеменных. Пишут о многих разрушениях, пожарах, расстрелах, но Бог с ними! Лучше уж сказать сразу, что, в общем, надо бы хуже — да нельзя. Может быть, эти ужасные картины пробудят совесть восставших брат на брата и не доведут политическую борьбу до повторения таких ужасов. Да и нет возможности записывать обо всем протокольно. Это не по моим силам и не по моему настроению.» (Н.П.Окунев, Дневник Москвича 1917-1920)
Из соборов особенно пострадала церковь Двенадцати Апостолов.
«Бухают пушки, это стреляют по Кремлю откуда-то с Воробьевых гор. Человек, похожий на переодетого военного, пренебрежительно говорит:
— Шрапнелью стреляют, идиоты! Это — к счастью, а то бы они раскатали весь Кремль.
Он долго рассказывает внимательным слушателям о том, в каких случаях необходимо уничтожать людей шрапнелью, и когда следует «действовать бризантными».
— А они, болваны, катают шрапнелью на высокий разрыв! Это бесцельно и глупо…
Кто-то неуверенно справляется:
— Может быть — они нарочно так стреляют, чтобы напугать, но не убивать?
— Это зачем же?
— Из гуманности?
— Ну, какая же у нас гуманность,— спокойно возражает знаток техники убийства…
… Круглые, гаденькие пульки шрапнели градом барабанят по железу крыш, падают на камни мостовой,— зрители бросаются собирать их «на память» и ползают в грязи.
В некоторых домах вблизи Кремля стены домов пробиты снарядами, и, вероятно, в этих домах погибли десятки ни в чём не повинных людей. Снаряды летали так же бессмысленно, как бессмыслен был весь этот шестидневный процесс кровавой бойни и разгрома Москвы.»
Успенскому собору пробили барабан.
Пушка на Калужской площади, стрелявшая по Кремлю.
2) Охотный ряд, Театральная площадь и окрестности
Выходим из Кремля и натыкаемся на баррикаду в арках Воскресенских ворот, построенную торговцами Китай-города против большевиков.
Окопы у Большой Московской гостиницы, сейчас на её месте новодельная «гостиница Москва».
Дом на углу Тверской и Охотного ряда. В 1930-е годы он уступил место зданию Госплана, сейчас – Госдума.
Малый театр после разгрома красноармейцами.
3) Московский Университет и первые «Белые»
Следы снарядов на здании московского Университета. 26 октября здесь были созданы добровольные студенческие отряды, назвавшие себя «белой гвардией», в противовес красной гвардии большевиков. Именно отсюда пошёл термин «белогвардейцы», или «белые». Патрулировали они в тот день переулки от Остоженки до Тверской, и повязали себе на рукава белые повязки, чтобы узнать своих было легче.
4) Гостиница Метрополь
Почти все окна гостиницы «Метрополь» были выбиты, а стены пробиты. Обстреливали занятый юнкерами «Метрополь» большевики с Тверской площади, 29 октября. У здания Моссовета (бывшего дома генерал-губернатора), стояли 6 гаубиц.
М.В.Фрунзе вспоминал, что его солдатам доставляло особое удовольствие стрелять по окнам и фасадам «Метрополя», наблюдая, как осколки и кирпич с грохотом падают вниз.
На этом кадре видно, что часть дыр временно заделали досками и завесили тряпками.
5) Городская дума
Городская дума была обстреляна большевиками 31 октября 1917 года. Утром того дня революционеры предложили белым, занимавшим Кремль – сдаться, а в случае отказа пригрозили артобстрелом здания думы. Белые ещё контролировали комплекс зданий у кремля – думу, Воскресенские ворота и исторический музей. Сдаться они отказались, и Дума приняла на себя удары артиллерии.
6) Лубянка
«…1 ноября в среду попытался пробраться в контору, где на моей ответственности большие деньги и документы, но дошел закоулками и переулками лишь до Лубянского проезда, дальше идти было невозможно: по Лубянской площади летели снаряды, шрапнели и пули. Говорят, юнкера отчаянно защищают здание телефона и Кремль Почтамт и телеграф в руках большевиков. Возвращался домой под музыку выстрелов. Над головой и где-то близко, незримо, свистели пули, ударяясь в стены домов, разбивали стекла, грохотали по крышам, ранили, убивали и пугали мирных обывателей, а также — ворон и голубей. При этом путешествии подвергся двум обыскам, нет ли при себе оружия…» Н.П.Окунев, Дневник Москвича 1917-1920
Баррикада у телефонной станции в Милютинском переулке.
7) Англиканская церковь
29 октября в 15.00 большевики установили на колокольне Англиканской церкви в Вознесенском переулке пулемёт, и принялись обстреливать дозоры белогвардейцев.
Из мемуаров большевиков:
«С колокольни Англиканской церкви ведется пулеметный обстрел проходящих отряд-дозоров. На подмогу в 15:30 отправлен отряд добровольцев батальона смерти в 15 человек под командой прапорщика Петрова 217-го пехотного запасного полка с поручением пулемет сбить, колокольню очистить от большевиков. Во время боя доброволец Андрющенко Иван первым вбежал на колокольню, взял пулемет, приколол трех большевиков. При возникшей горячей перестрелке после взятия пулемета были ранены добровольцы батальона смерти: Успенский, Вальков, Миронов и Андрющенко», — доложил в штаб подавления восстания командир батальона поручик Зотов.
См. нашу отдельную публикацию про англиканскую церковь в Москве
8) Никитские ворота
Одним из самых ключевых мест сражений стали Никитские ворота. В кинотеатре «Унион» (позже – кинотеатр повторного фильма), расположился штаб юнкеров, они очень долго сдерживали площадь. Дело в том, что недалеко, у Арбатских ворот стояло здание Александровского военного училища, кузница юнкеров, сразу занявших опорные пункты вокруг. Со стороны Кудринской площади наступали пресненские рабочие, сражение разыгралось 29 октября, и бой здесь шёл больше 5 дней, до 3 ноября. Красноармейцы то занимали некоторые дома у Никитских ворот, то оттеснялись юнкерами обратно к Поварской и Кудринским воротам. Красноармейцы применяли артиллерию, вели обстрел с Пушкинской площади. В результате несколько домов были полностью сожжены, от них остались только стены.
Дом князя Гагарина, стоявший в самом конце прямо на Тверском бульваре. В основе – одна из двухэтажных гостиниц, построенных по проекту архитектора Стасова на бульварном кольце в 1800-е годы.
Вот, что пишет про этот дом свидетель тех событий Константин Паустовский, в своих воспоминаниях «Повесть о жизни. Начало Неведомого века»:
«Напротив, на стрелке Тверского бульвара (где сейчас памятник Тимирязеву), стояло в то время скучное и длинное здание. Там помещалась аптека, а в подвалах был склад медикаментов. Окна моей комнаты выходили на эту аптеку.»
«К вечеру второго дня загорелся дом «на стрелке», где была аптека. Он горел разноцветным пламенем — то желтым, то зеленым и синим, очевидно, от медикаментов. Глухие взрывы ухали в его подвалах. От этих взрывов дом быстро обрушился. Пламя упало, но едкий разноцветный дым клубился над пожарищем еще
несколько дней.»
Сам Паустовский жил в то время в двухэтажном доме на углу Большой Никитской и Тверского бульвара, на месте которого стоит сейчас здание ТАСС. На фотографии 1930-х годов этот дом в левой части кадра.
«Там на полу сидели две маленькие девочки и старая няня. Старуха закрыла
девочек с головой теплым платком.
— Здесь безопасно,- сказал хозяин.- Пули вряд ли пробьют внутренние
стены.
Старшая девочка спросила из-под платка:
— Папа, это немцы напали на Москву?
— Никаких немцев нет.
— А кто же стреляет?
— Замолчи! — прикрикнул отец.»
(Паустовский)
Дом, стоявший в створе Никитского бульвара, в основе ещё одна стасовская гостиница.
«Пока женщины перебегали бульвар, красногвардейцы начали перекрикиваться с юнкерами.
— Эй вы, темляки-сопляки! — кричали красногвардейцы.- Хватит дурить! Бросай оружие!
— У нас присяга,- кричали в ответ юнкера.
— Кому присягали? Керенскому? Он, сукин кот, удрал к немцам.
— России мы присягали, а не Керенскому!
— А мы и есть Россия! — кричали красногвардейцы.- Соображать надо!»
(Паустовский)
А этот дом стоял на внешней стороне Никитского бульвара, на углу Большой Никитской. За ним видна главка церкви Фёдора Студита.
«Громады домов с погашенными огнями едва угадывались во мраке. Беспрестанно вспыхивали огни выстрелов и на разные голоса пели пули. То это был тонкий свист, то визг, то странный клекочущий звук, будто пули кувыркались в воздухе. Я пытался увидеть людей, но вспышки выстрелов не давали для этого достаточно света. Судя по огню, красногвардейцы, наступавшие от Страстной площади, дошли уже до половины бульвара, где стоял деревянный вычурный павильон летнего ресторана. Юнкера залегли на площади у Никитских ворот.» (Паустовский)
Тверской бульвар, дом 6.
«Один из самых нарядных доходных домов Москвы начала XX века постигла страшная катастрофа. От разорвавшегося снаряда /попавшего в подвал аптекарского склада/ загорелся в течении четверти часа громадный дом. Из подвалов вырывались синие и зеленые языки — горели медикаменты и типография. С крыши, с шипением на мостовую лилась расплавленная медь кровли; с треском лопалась фасадная керамика, из красного пламени третьего и четвертого этажей вырывалась, выпуская пар, вода лопнувшего водопровода. (Pastvu.ru)
До революции это был действительно один из самых красивых и сказочных доходных домов Москвы. Он был построен для Санкт-Петербургского страхового общества талантливым архитектором Зеленко. Справа сверху дом завершался башней-куполом, на которой сидел дракон. Решетки балконов украшали орлы с раскрытыми крыльями, оконные рамы выполнены в виде паутины, а на фасаде можно было встретить лепных сов, ласточек и летучих мышей. Во время обстрела и пожара башня с драконом рухнула, а большая часть декора была сбита или изуродована. Как дом выглядит сейчас можно посмотреть на панораме Google.
Паустовский про трагедию дома №6 не мог не написать:
«Потом со стороны Арбатской площади раздалось несколько пушечных, ударов, и в соседнем доме за высоким брандмауэром что-то гулко обрушилось. Над крышей дома, медленно завиваясь, поднялся столб огня.
Как выяснилось, юнкера подожгли соседний дом снарядами, чтобы не дать красногвардейцам захватить его. Дом этот, говоря языком военных реляций, господствовал над местностью.
Этот второй пожар был гораздо опаснее, чем пожар аптеки. К нам на двор уже летели, лязгая, искореженные огнем железные листы и горящие головни. Мы заливали их своими жалкими запасами воды.»
В этом кадре хороши видны остатки мелкого декора, который не восстанавливался после революции.
Фотография 1920 года, ещё остались следы от пуль. И магазин этот помнил события революции, вот что пишет Паустовский:
«В нашем доме был маленький гастрономический магазин. Ничего больше не оставалось, как взломать его. Задняя дверь магазина выходила во двор. Пекарь сбил с нее топором замок, и мы по очереди бегали по ночам в этот магазин и набирали сколько могли колбас, консервов и сыра. Светило зарево, и надо было прятаться за прилавками, чтобы через разбитую витрину нас не заметили юнкера из «Униона». Кто знает, что им могло прийти в голову.»
«До сих пор я помню этот магазин. На проволоке висели обернутые в серебряную бумагу копченые колбасы. Красные круглые сыры на прилавке были обильно политы хреном из разбитых пулями банок. На полу стояли едкие лужи из уксуса, смешанного с коньяком и ликером. В этих лужах плавали твердые, покрытые рыжеватым налетом маринованные белые грибы. Большая фаянсовая бочка из-под грибов была расколота вдребезги.
Вспоминает писатель и один курьёзный случай:
«Я быстро сорвал несколько длинных колбас и навалил их на руки, как дрова. Сверху я положил круглый, как колесо, толстый швейцарский сыр и несколько банок с консервами.
Когда я бежал обратно через двор, что-то зазвенело у меня под руками, но я не обратил на это внимания. Я вошел в дворницкую, и единственная женщина, оставшаяся с нами, жена дворника, бледная и болезненная, вдруг дико закричала. Я сбросил на пол продукты и увидел, что руки у меня облиты густой кровью.
Через минуту все в дворницкой повалились от хохота, хотя обстановка никак не располагала к этому. Все хохотали и соскабливали с меня густое томатное пюре.
Когда я бежал обратно, стрелок все же успел выстрелить, пуля пробила банку с консервами, и меня всего залило кроваво-красным томатом.»
Когда дом, где остановился Паустовский, заняли красноармейцы, будущего писателя чуть было не расстреляли:
« — В чем дело? — зашумели красногвардейцы и окружили меня и обоих моих конвоиров.- Кто такой?
Человек в ушанке сказал, что я стрелял из окна им в спину.
— Разменять его! — закричал веселым голосом парень с хмельными глазами — В штаб господа бога!
— Командира сюда!
— Нету командира!
— Где командир?
— Был приказ — пленных не трогать!
— Так то пленных. А он в спину бил.
— За это один ответ — расстрел на месте.
— Без командира нельзя, товарищи!
— Какой законник нашелся. Ставь его к стенке! Меня потащили к стенке….»
« Никогда я не мог понять — ни тогда, ни теперь — почему, стоя у стены и слушая, как щелкают затворы, я ровно ничего не испытывал. Была ли то внезапная душевная тупость или остановка сознания — не знаю….»
«… Мне казалось, что время остановилось и я погружен в какую-то всемирную немоту. На самом же деле прошло несколько секунд, и я услышал незнакомый и вместе с тем будто бы очень знакомый голос:
— Какого дьявола расстреливаете! Забыли приказ? Убрать винтовки!
Я с трудом отвел глаза от угла подворотни,- шея у меня нестерпимо болела,- и увидел человека с маузером, похожего на Добролюбова,- того, что приходил к нам ночью, чтобы вывести детей и женщин. Он был бледен и не смотрел на меня.
— Отставить! — сказал он резко.- Я знаю этого человека. В студенческой дружине он не был. Юнкера наступают, а вы галиматьей занимаетесь.»
Площадь Никитских ворот в начале 1930-х годов. Сгоревший дом в створе бульвара вскоре после революции разобрали, и в 1925 году на его месте поставили памятник Тимирязеву. В кадре справа – восстановленный в очень упрощённом виде дом по Тверскому бульвару, 6.
9) Арбатская площадь
Арбатская площадь являлась центром притяжения противников революции, как-раз рядом располагалось Александровское военное училище, готовившее юнкеров (ныне сильно перестроено под комплекс зданий Генштаба по Знаменке):
Как-раз из пушек, выставленных юнкерами на Арбатской площади, попали снаряды в доме №6 по Тверскому бульвару, ставшие губительными для него.
Фотография юнкеров во дворе Александровского военного училища, 1917 год.
Памятник Гоголю, авторства скульптора Андреева, стоявший изначально на Арбатской площади, в конце Гоголевского бульвара.
За постаментом этого памятника прятались наступавшие на Никитские ворота красногвардейцы. Памятник перенесли во двор дома по Никитскому бульвару, где жил Гоголь, но следы от пуль то ли юнкеров, то ли красногвардейцев, остались на нём до сих пор.
10) Кудринская площадь
Картина Г. Савицкого «Бой на Кудринской площади в Москве. Октябрь 1917 года»
Бои на Кудринской площади разыгрались ещё 28 октября, когда красногвардейцы 193 полка штурмовали некоторые здания на Садовом кольце. Несколько следующих дней бои здесь продолжались, периодически перемещаясь на Поварскую и Никитские ворота. Неспроста Кудринку переименовали в советское время в площадь Восстания.
Изуродованная снарядами церковь Бориса и Глеба на Поварской. Сейчас на месте неё стоит здание Гнесинки.
11) Остоженка и окрестности
На Остоженке появилась одна из самых известных баррикад, между Барыковским и Лопухинским переулком. Здесь у окопа 30 октября был убит юнкерами 14-летний Павел Андреев, которого прославили в советское время под именем «советского Гавроша». Как-раз в районе Остоженки погибли революционеры Пётр Добрынин и Люсик Лисинова, в честь которых назвали улицы и площади в Замоскворечье (Добрынинская и Люсиновская). Только официально она пишется как Лисинова, а не Люсинова, но в историю вошла так, как, видимо, кто-то ошибочно записал.
Баррикада и окоп на Остоженке. В кадре Воскресенская церковь, снесённая в 1930-е годы. Сейчас на её месте скверик по дороге к Зачатьевскому монастырю.
Курьёзная ситуация произошла с бывшим студентом Алексеем Александровичем Померанцевым. Он получил серьёзное ранение в ходе боёв за Остоженку, в Троицком переулке, был отправлен в больницу, и по случайности записан в списки погибших. В 1922 году в его честь тот самый Троицкий переулок переименовали в Померанцев переулок. Сам же выживший Померанцев стал известным учёным-физиком, и даже не подозревал, что переулок назван в его честь. Узнал он об этом только через 40 лет после революции, прочитав в статье про геройски погибшего прапорщика Померанцева в боях на Остоженке. Пришлось звонить в редакцию, и рассказывать, как всё было. Доктора физико-математических наук наградили орденом Красного Знамени, а переулок так и остался Померанцевым до нашего времени.
12) Другие юнкерские училища
Множество боёв развернулось в местах средоточия антибольшевистских сил. Кроме Александровского военного училища, это, к примеру, кадетские корпуса в Лефортово, или Алексеевское юнкерское училище.
Алексеевское юнкерское училище в Лефортово со следами боёв.
13) Окончание боёв
Всё больше и больше подкрепления появлялось у большевиков, толпы рабочих приезжали из окрестных городов и губерний, и численный перевес оказался на стороне революционеров. 2 ноября продолжался обстрел Кремля, большевики заняли Исторический музей, и, в конце концов, юнкера сами покинули Кремль. Это означало победу большевиков, и юнкера должны были сдать оружие. Но бои в разных частях Москвы продолжались ещё всю ночь на 3 ноября. Днём того же для всё окончательно затихло.
Из воспоминаний Сергея Эфрона о сдаче Кремля большевикам:
«Наконец-то появился командующий войсками” полковник Рябцев.
В небольшой комнате Александровского училища окруженный тесным кольцом возбужденных офицеров, сидит грузный полковник в расстегнутой шинели. Верно, и раздеться ему не дали, обступили. Лицо бледное, опухшее, как от бессонной ночи. Небольшая борода, усы вниз. Весь он рыхлый и лицо рыхлое — немного бабье.
Вопросы сыплются один за другим и один другого резче. …»
«… Чувствую, как бешено натянута струна — вот-вот оборвется. Десятки горящих глаз впились в полковника. Он сидит опустив глаза, с лицом словно маска — ни одна черта не дрогнет.
— Я сдал Кремль, ибо считал нужным его сдать. Вы хотите знать почему? Потому что всякое сопротивление полагаю бесполезным кровопролитием. С нашими силами, пожалуй, можно было бы разбить большевиков. Но нашу кровавую победу мы праздновали бы очень недолго. Через несколько дней нас все равно смели бы. Теперь об этом говорить поздно. Помимо меня — кровь уже льется.
— А не полагаете ли вы, господин полковник, что в некоторых случаях долг нам предписывает скорее принять смерть, чем подчиниться бесчестному врагу? — раздается все тот же сдавленный гневом голос.
— Вы движимы чувством — я руководствуюсь рассудком. Мгновение тишины, которая прерывается исступленным криком офицера с исказившимся от бешенства лицом:
— Предатель! Изменник! Пустите меня! Я пушу ему пулю в лоб! Он старается прорваться вперед с револьвером в руке. Лицо Рябцева передергивается.
— Что ж, стреляйте! Смерти ли нам с вами бояться?
Офицера хватают за руки и выводят из комнаты. Следом выхожу и я.»
Каждая сторона потеряла по 250-300 человек. В целом, жертвами революционных боёв в Москве стали примерно 1000 человек.
2 ноября 1917, узнав об артобстрелах Кремля, подал в отставку нарком просвещения Луначарский, заявив, что он не может смириться с разрушением важнейших художественных ценностей, «тысячью жертв», ожесточением борьбы «до звериной злобы», бессилием «остановить этот ужас». Но Ленин сказал Луначарскому: «Как вы можете придавать такое значение тому или другому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чём могли только мечтать в прошлом?» После этого Луначарский забрал назад свое заявление об отставке.
А в тех словах Ленина прозвучало истинное отношение советской власти в историческому наследию, его фраза оказалась пророческой.
А вот что писал про революционные бои Максим Горький:
«В некоторых домах вблизи Кремля стены домов пробиты снарядами, и, вероятно, в этих домах погибли десятки ни в чем не повинных людей. Снаряды летали так же бессмысленно, как бессмысленен был весь этот 6-дневный процесс кровавой бойни и разгрома Москвы. В сущности своей московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев. С одной стороны юноши-красногвардейцы, не умеющие держать ружьё в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчета, кого ради они идут на смерть, чего ради убивают. С другой — ничтожная количеством кучка юнкеров, мужественно исполнивших свой «долг», как это было внушено им…»
Старые фотографии взяты с сайта Pastvu.ru, большая часть из них сделана фотографом А. Дорном, одним из немногих фотолетописцев революции 1917 года.
Подготовка публикации: Александр Иванов
