Прогулка с Анной Ардовой
Четверг, сентября 23, 2010.
Проект «Одна за всех» сделал актрису Анну Ардову феноменально популярной.
Впрочем, прошлой весной, когда и проходила эта наша с ней прогулка, с узнаваемостью тоже проблем не было. Но тогда ее знали как одну из четырех участниц скетч-шоу «Женская лига». Так и кричали ей вслед: «Парни, деньги и любовь…» Кто смотрит и знает, тот поймет.
Прогуляться по Москве Анны Ардовой —>
В ГИТИС она поступила с пятого раза. Казалось бы, какие могут быть проблемы у девочки из большой творческой семьи, где что ни родственник, то знаменитость? Дед — известный писатель-сатирик Виктор Ардов. Бабушка — актриса Нина Ольшевская, ученица самого Станиславского, подруга Ахматовой. Дядя — народный артист СССР Алексей Баталов. Папа — Борис Ардов, актер, режиссер, педагог. Мама — Мира Ардова, актриса ТЮЗа. И даже отчим — Игорь Старыгин, красавец Арамис из «Трех мушкетеров». Одно слово — и любой театральный вуз, а потом и театр уже готов принять «звездное» чадо в свои объятья. В больших актерских династиях карьеру на былых заслугах строят часто. Но наша героиня сразу объявила протест семейному блату. Потому что еще с детства себя недостойной и несостоятельной считала. От этих комплексов на улицу сбегала, свои переживания хулиганскими выходками маскируя.
«МОЙ ПАПА — ДИТЯ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА»
В теплый погожий день встречаемся у станции «Третьяковская». Звезда «Женской лиги» в развевающемся черном пальто быстрым шагом выходит из метро. С присущим ей юмором сразу вносит ясность: «Водитель я никудышный, поэтому, когда в городе пробки, за руль не рискую садиться. А то, боюсь, аварийность резко повысится…»
— В общественном транспорте, наверное, свою популярность особенно ощущаете?
— Не то слово (смеется). Только не всегда это приятно. Недавно, например, был случай. Поехала я к друзьям в гости. Купила винца хорошего, каких-то вкусностей. Еду в метро, вся в мыле, одной рукой держусь за поручень, пакеты мои то и дело звенят. А вагон битком набит, меня из стороны в сторону мотает. И тут одна дама как закричит: «Да вы посмотрите, кто это!» И весь вагон — на меня. А она не унимается: «А декольте-то у нее какое хорошее, смотрите!» И все так же — раз, на мое декольте. Хоть стой, хоть падай. В общем, тяжела и неказиста жизнь российского артиста (смеется)…
На Ордынке мы неслучайно, здесь, в легендарном доме, где долгие годы, приезжая в Москву, останавливалась великая поэтесса Анна Ахматова, прошло веселое, бесшабашное детство Анны Ардовой. Большая Ордынка, 17, квартира 13. В свое время частыми гостями здесь были Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Иосиф Бродский, Марина Цветаева, Михаил Булгаков, Леонид Утесов, Лидия Русланова и многие другие из тех, кого сегодня мы смело называем великими. Конечно, никого из них Анна уже не застала, а вот отца своего в шутку называет «дитя Серебряного века».
— Мой папа, Борис Викторович Ардов, в детстве посидел на коленях, по-моему, у всех великих поэтов Серебряного века. А я спала в той самой комнате, где жила Анна Андреевна Ахматова. Сама в это не верю и всякий раз рассказываю как легенду. Конечно, это очень сильная эмоциональная подпитка. Когда мне плохо и когда я чувствую себя неуверенно, сразу вспоминаю о своих корнях, о тех людях, которые бывали в моем доме. И это дает силу. Когда ты понимаешь, что это целый культурный пласт, можно просто сойти с ума. Какое счастье!
Вообще я с ужасом понимаю сейчас, как мало просила у бабушки рассказать каких-то историй из прошлого. Наверное, потому что была молодая и глупая и совершенно не понимала, какой кладезь знаний моя бабушка Нина Антоновна Ольшевская. Сколько же я у нее всего не узнала и не спросила. А могла бы! Теперь вот жалею.
ХОРОШИМ МАНЕРАМ УЧИЛ БАТАЛОВ
Историю знакомства и последующей многолетней дружбы с Анной Ахматовой наша «звездная» спутница все же услышала от своей бабушки. Тот самый редкий случай внучкиного любопытства. Первая встреча Ардова и Ольшевской с великой поэтессой состоялась благодаря другу семьи Осипу Мандельштаму, с которым они жили по соседству еще до Ордынки, в Лаврушинском переулке. Ахматова вместе с сыном Львом Гумилевым оказались проездом в Москве, заночевать решили у Мандельштамов, но места для двоих в тесной квартирке поэта не нашлось. Осип Эмильевич по-соседски зашел к Ардовым. Наутро Анна Андреевна спустилась, чтобы поблагодарить хозяев. Так началась дружба длиною в жизнь. Впоследствии королева русской поэзии не раз упоминала Нину Антоновну как самую верную свою подругу…
— Анна, а с кем-то из великих все же довелось встретиться?
— Я хорошо помню только Рину Зеленую. Я вначале и не знала, кто это. Маленькая такая, забавная, добрая и потрясающе талантливая. Так смешно, когда мы долго с ней не виделись, она каждый раз вскрикивала: «Деточка, как же ты выросла!» Она-то мне была где-то по грудь. Я это хорошо запомнила (улыбается).
— Расскажите, какими были ваши прославленные родственники в быту.
— Дедушка, Виктор Ефимович Ардов, был очень веселый человек. И бесконечно добрый. Дома у них с бабушкой все время собирались гости, а он над ними подшучивал, разыгрывал. Все его обожали. А он обожал конфеты, которые ему нельзя было есть из-за диабета. Поэтому он их хранил в больших количествах в шкафу, вместе с нафталином. Просто хранил, но не ел. А потом выходил на улицу с этими самыми конфетами и раздавал их всем детям. Понятное дело, они сильно попахивали нафталином, но нам было все равно и мы с удовольствием уплетали их за обе щеки. Вообще дед был фантастически щедрый человек. Он меня все время учил: «Если ты берешь с собой на улицу апельсин, надо его разделить на всех». Можно, конечно, съесть втихаря за углом, но это плохо. И я слушалась…
Бабушка, Нина Антоновна Ольшевская, запомнилась мне как добрейшей души человек. Последнее с себя могла снять и отдать другим. Не успевал Баталов ей привезти какую-нибудь красивую кофточку из Парижа, как она ее снимала и дарила мне или сестре Нине. Бабушка обожала всех родственников, со всеми у нее были одинаково хорошие отношения. Например, когда мама с папой ссорились и папа кричал: «Уезжай в свой Питер!», она выходила и грозила ему: «Это сейчас ты отсюда уедешь куда-нибудь! Пойдем, деточка». Жили-то в одном дворе, в домах напротив друг друга — все было навиду…
Мама моя — Мира Валерьяновна Ардова. Все ее зовут Мика. Училась в Школе-студии МХАТ, там познакомилась с папой. Играла всю жизнь в ТЮЗе, поэтому и я там выросла, все спектакли просмотрела из-за кулис. Папа, Борис Викторович Ардов, работал сначала в «Современнике», затем в Театре Советской армии. Потом закончил режиссерские курсы, преподавал во ВГИКе всю жизнь, вместе с Алексеем Владимировичем Баталовым, моим дядей. У них были национальные курсы, поэтому каждый курс его обучал какому-то национальному блюду. Дома, при большом количестве гостей, все это пробовалось. Папа обожал готовить.
Ну и наконец, дядя Леша. То есть Алексей Владимирович Баталов. Удивительный, нежный, добрый, тихий человек. И очень-очень скромный. А еще невероятно красивый, конечно. Всегда очень элегантно одетый. Воспитанный, образованный, приятный. Помню, он всегда меня учил хорошим манерам. Когда приезжал к нам, видя меня, неизменно говорил: «Аня, спинку держи прямо». Показывал, в какой руке держать вилку, а в какой нож. Мы не слишком часто виделись, но эти встречи были очень приятными…
КОСТРЫ НА КРЫШЕ
За разговорами подходим к дому детства. Несмотря на весьма преклонный возраст, он до сих пор жилой. Вот только знакомых из того, золотого времени у Анны здесь почти не осталось. Впрочем, «страж» ворот, предваряющих вход во двор, актрису узнает:
— Что, Аня, пришла проведать? Давненько тебя здесь не было…
— Что правда, то правда. Бываю тут редко. Но каждый раз прямо сердце кровью обливается. Ведь столько всего с этим двором связано. Дворовая жизнь у нас была очень насыщенная. Мы лазили по деревьям, постоянно что-то жгли, проказничали. Я вообще росла страшной хулиганкой и много времени проводила на улице. Во что мы только не играли! Помню, здесь, во дворе, были крутящиеся качели. Такие, знаете, как колесо на одной ножке. А вокруг них постоянно образовывалась огромная лужа. Мы взбирались на качели и играли в крокодильчиков. Надо было раскрутиться как следует и ногой на весу про -ехать по воде. Плюх-плюх-плюх.
А вон там, где сейчас детская площадка, зимой вырастали огромные сугробы по пояс. И мы играли в первопроходцев, а потом мокрые возвращались домой. Как-то, я помню, после очередного такого прохода заявились к подруге Маше, которая жила над бабушкой с дедушкой. Ноги у нас отсырели, замерзли, и мы растирали их французским одеколоном ее папы, не думая о последствиях. Влетело нам тогда здорово.
Проходим через арку за дом и оказываемся в другом маленьком дворике. Анна сразу устремляется к небольшой ветхой постройке, меньше всего похожей на жилое помещение. Оказывается, в этом домике она и прожила до десяти лет. Сначала с мамой и папой, а потом, когда родители расстались, — с мамой и Игорем Старыгиным. Пикантность ситуации заключалась в том, что Борис Ардов с Ордынки не уехал, а просто переехал в квартиру отца, в доме напротив. Встречи двух мужчин были неизбежны. Поначалу они даже не здоровались, но потом все как-то улеглось. Интеллигентные ж люди! Да и к тому же у Аниного отца вскоре тоже появилась новая семья…
Воспоминания из детства всплывают в памяти одно за другим, эмоции бьют через край. Анна рассказывает быстро, увлеченно, красочно. Ведь столько всего важного и памятного происходило когда-то в этом трогательно крошечном мирке, в масштабах большой Москвы кажущемся малой песчинкой. Вон там, на крыше «баталовского» гаража, девочка из интеллигентной семьи Ардовых вместе со всеми поджигала тополиный пух, капая на него горящим полиэтиленом. Однажды мальчишки решили пошутить и убрали лестницу. Так и сидела бедная Аня на крыше, оглашая двор громкими воплями, пока не пришел Игорь Старыгин и не спас ее.
А на крыше самого дома, несмотря на деревянные перекрытия, дворовая ребятня умудрялась жечь костры и играть в казаков-разбойников. Но особой радостью, конечно, был лифт. В первый же день, когда чудо-механизм только появился в доме, вся дружная братия набилась в него и начала прыгать от восторга. Лифт, конечно же, сломался и застрял на полпути. Вместе с перепуганными шутниками. Правда, страшнее для прыгунов было то, что последует после освобождения. Ругали их всем домом.
— Там, за углом, был потайной дворик, — продолжает Анна, — где всегда висела бельевая веревка. Однажды мы играли в фашистов, и моя подруга Алена предложила сделать настоящую петлю. Встала на лавку и сказала: «Убирайте лавку». Мы и убрали. Алена начала задыхаться, а мы, вместо того чтобы помочь ей, стояли и орали. У нас случилась от страха истерика. Слава богу, пришел мальчик постарше и спас Алену. Вот такие страсти. А еще мы любили пытать крапивой. Она здесь повсюду росла. Ставили человека к дереву и пытали, пытали. Это опять же, когда в фашистов играли…
А двор у нас был прекрасный, дружный, открытый, все друг друга знали. Общались просто и из окон, как в Одессе, доносилось: «Идите обедать!» или «Вань, дай конфетку!» — «Не дам!»
— А традиции особые были?
— Я помню с детства, как мы праздновали Пасху. В четверг красили яйца, готовили с бабушкой заварную пасху. Собирались все папины дочки и готовили. Тогда нас было четверо, сейчас — уже семь. Пасха — мой любимый праздник, но сейчас я, как человек право -славный, осознаю его значение. А в детстве это было просто счастье и волшебство. Помню, как мы все стояли со свечками у этой безумной красоты баженовской церкви (храм Спаса Преображения на Большой Ордынке. — М. Е.), в которой всех нас крестили. Когда батюшка выходил и говорил: «Христос Воскресе!», а все отвечали: «Воистину Воскресе!», хотелось прыгать от светлой радости и какого-то внутреннего торжества. Пожалуй, это самое сильное воспоминание из детства…
Мы возвращаемся в первый двор. Гордость и украшение его — небольшой памятник Анне Андреевне Ахматовой, установленный на средства трех сыновей Нины Ольшевской: Алексея Баталова, священника и публициста Михаила Ардова и Анниного отца Виктора Ардова. Основой для бронзового изображения великой поэтессы стал набросок Амедео Модильяни, который скульптор подарил ей в Париже. Точная копия этого рисунка всегда висела над кроватью верной подруги Ольшевской.
ОТ КОМПЛЕКСОВ — НА УЛИЦУ
Выходим на шумную солнечную Ордынку. Анна вспоминает, как здорово было в детстве бежать босиком по этой улице аж до самого собора Василия Блаженного. А уж если на пути встречалась лужа, счастью не было предела.
Сворачиваем в ближайший школьный двор, где когда-то Анна вместе с любимой подругой Аленой собирали шампиньоны и зеленые груши-дички. Грибы потом жарили с луком и картошкой и, соблюдая секретность, съедали до прихода родителей… Впрочем, наша героиня училась совсем в другом месте — в известной на все Замоскворечье 19-й школе с углубленным изучением иностранных языков. Что ж, самое время и нам побывать там.
Лавируя между узеньких пустынных переулков, держим курс на Кадашевскую набережную. По дороге Анна рассказывает, как тяжело было в свое время расставаться с любимой Ордынкой и переезжать на Речной вокзал, в квартиру нового папы — Игоря Старыгина.
— Ужасно было уезжать. Я никак не могла привыкнуть к тому, что в новой квартире такие низкие потолки. Представляете, после трехметровых-то? А в нашей маленькой пристройке вообще четыре метра были! Не зря же это конюшни бывшие (смеется). Поначалу приезжала к папе, на Ордынку, каждую субботу, ночевала у него. Так же приезжала и моя сестра Машенька, а там уже была новая сестренка Олечка, которая теперь живет в Америке. Папа-то у нас любвеобильный был…
В Москве у меня сейчас уже много любимых мест, но Ордынка — это самое родное, исконное, обожаемое. Да и как может быть иначе, если здесь с каждым местечком что-то связано? Вот, например, здесь, в переулке, перед школой был заводик, где выпускали яблочный джем, и мы, когда были на продленке, попрошайничали. Стучали в окна и просили: «А дайте нам джем…» И тетеньки нам давали, прямо в маленьких баночках. Но самое интересное, что я-то не люблю яблочный джем и никогда его не ела. Так что участвовала во всем этом ради процесса.
А вот и любимая 19-я школа. Здесь я играла свой первый спектакль «Маленькая Баба-яга». Ставил нам его Гоша Старыгин. Еще помню, как-то подговаривала весь класс делать хлопушки. Вошла учительница, я сказала: «Три-четыре», и все хлопнули. Меня выгнали из класса. Я же хулиганка была жуткая: дралась с мальчишками, все время куда-то лазила, в футбол играла…
— А в классе знали о ваших знаменитых родственниках? Как к этому относились?
— Школа-то была элитная. У всех были родственники. Так что, в основном, не обращали внимания. А я сама — так тем более. Ну да, Баталов — дядя… Но это было так нормально. Меня так воспитывали. Считалось, что нельзя это выставлять на показ.
— А вы сами когда осознали, что нужно держать марку?
— Это чувство не покидало меня никогда. Даже тогда, когда я была трудным подростком и гуляла на улице с друзьями. Я и вела себя так только потому, что ощущала: я недостойна. Себя не любила страшно и уходила от этого чувства во двор, где никому не рассказывала о своей семье. Думаю, это было поиском. А может, побегом от собственных комплексов. Я никогда не была золотой молодежью и никогда не пользовалась протекцией кого-то из родственников. Потому что я, как человек не уверенный в себе, съела бы себя за это. А так я понимаю, что сама всего добилась. Сама! Эти пять лет, что я поступала в ГИТИС, изменили меня с человеческой точки зрения. Кстати, программу для поступления читала сама себе здесь, в сквере Репина. Ночью, помню, круги наматывала. И все время пыталась понять, почему же я никак не могу поступить, что со мной происходит? Это был третий год моего поступления, и как раз в этот год я прошла хотя бы какие-то туры. Не зря говорят, дома и стены помогают. Вот и меня Ордынка как-то немного раскрепостила…
— А вообще вы когда решили актрисой стать?
— Лет с трех я уже хотела быть артисткой. И в этом же возрасте дедушка как-то поставил меня на стол и провозгласил: «Ты будешь очень талантливой!» Мне это ужасно нравится, как бы нескромно это ни звучало. Об этом я всегда вспоминаю, когда мне особенно плохо. Помогает…
Ой, я не могу, ну как же я все здесь люблю! Этот сквер Репина, где мы с сестрой любили ночами выпивать винцо или пиво и петь песни. Этот любименький горбатый мостик. «Ударник». Дом на набережной, где у меня жили почти все одноклассницы. А в Москве-реке мы даже купались. Правда, не здесь, а чуть дальше, в районе Новокузнецкой. Не знаю, можно было или нет, но мы это делали. Обожаю! Обожаю! Все здесь обожаю!
БОЛОНКА БЫВАЕТ КУСАЧЕЙ
На финишную прямую выходим в Лаврушинском переулке. Анна рассказывает, что раньше Третьяковская галерея базировалась только на Крымском Валу, а здешние исторические помещения пустовали. Поэтому молодежь выбирала переулок для подчас не самого культурного времяпрепровождения. Пели, пили, хохмили. Как, впрочем, и сейчас.
— А в переулке за Третьяковкой жила моя школьная подруга. Как-то раз я никого не предупредила и пошла к ней. Мы засиделись допоздна. Потом шли и друг друга провожали. Сначала я ее, затем она меня. И так очень долго. Когда я таки заявилась домой, бабушка лежала с сердечным приступом, мама пила валокордин, Гоша Старыгин лежал с головной болью, оббегав все Замоскворечье, сестра Нина рыдала. И только собака Степан, карликовая болонка, радовалась тому, что мне сейчас влетит. Знаете, очень смешно было, когда сестра, такая же крупная девушка, как я, выходила и кричала его: «Сте-епан!». И бежала эта кусачая мелочь. Он меня возненавидел после того, как я, маленькая, упала на него, споткнувшись. Редкостно вредная была псина. Очень любил Степан маму. Когда она приходила, он прямо говорил ей: «Мама». Она брала его на руки, и если кто-то подходил к ней, он кусался или страшно рычал…
— Я так понимаю, Игорь Старыгин для вас был просто Гошей…
— Да. Это мой любимый искусственный папа. Правда, приняла я его, конечно, не сразу. Когда он начал ухаживать за моей мамой, я все время ему говорила: «Гош, у тебя мама есть? А че ты к моей тогда ходишь?» Ревновала страшно, но потом это прошло. Он всегда был добрейшим, щедрым. Конечно, немножко выпендрежник — красавчик же(смеется)
— Анна, ваша любимая Ордынка сегодня сильно изменилась. Что-то здесь сегодня раздражает?
— Только когда это что-то очень негармоничное. Например, ужасный Петр, который должен был быть Колумбом. Или засилье машин. Все это здесь так не к месту. Но все же я по-прежнему считаю Ордынку лучшим местом на земле. Ведь ты маму свою будешь любить, даже если она пластическую операцию сделает. Не так ли? Это же моя жизнь.
— А детей своих сюда приводите?
— К сожалению, я им очень мало показываю и рассказываю. Все, как всегда, некогда. Но я обязательно познакомлю их с Ордынкой. Они уже достаточно взрослые, и им это уже интересно. К тому же моя дочь Соня сейчас пишет реферат по творчеству Анны Андреевны Ахматовой. Она хочет быть актрисой, ей 12 лет. Помню, муж ей сказал: «Ты уже должна готовить программу для поступления». — И дал ей стихи Ахматовой. «Хочешь?» — «Да, хочу». И я была так счастлива, что моя дочь, которая так же, как и почти все современные дети, читает мало и сидит «В контакте», вдруг лежит в кровати с книжкой Ахматовой и читает мне стихи. Удивительно, но ей нравились те же стихи, что и мне. Я думаю, это тоже неслучайно…
Текст Марии Егоровой
Фото Александра Орешина
